Проклятие! Ну, почему именно теперь? Теперь, когда Фелисити наконец начала мне доверять. И избавляться от своего дурного вкуса. Но отложить ничего нельзя. Работа есть работа. Вообще-то я люблю мою работу. Особенно, когда она переносит меня в восемнадцатое столетие, благодатное время, когда на Британских островах не было никакой войны, индустриализация еще не началась, а общество было, как говорится, четко структурировано и стабильно.
Однако на этот раз мой путь лежал не туда.
Коуэн Солдар — самый ненадежный источник информации. Он пристрастился курить эти новомодные наркотики. И в этом угаре ему пригрезилось, что якобы где-то набрали силу некие магические колебания. Вроде бы он ощутил магию янтаря.
Мы встретились в одной таверне в Риме, где мне на шею все время вешалась какая-то миниатюрная блондинка. Еле отделался. Пришлось дать ей золотой. Монетка исчезла у нее за вырезом корсажа быстрее, чем Коуэн мог бы выхватить кинжал. И тогда она оставила нас одних.
— Что это с тобой? Ты обычно не так щепетилен, — полюбопытствовал Коуэн, — неужели суженая действительно так волшебно хороша?
— Давай к делу. Где ты видел эти колебания?
Я не собирался рассказывать ему о Фелисити, это совсем его не касается. Если бы он ее увидел, он бы сильно удивился.
— В соборе Святого Петра.
— Брось ты, Коуэн, — простонал я. — Говори, где видел?
— Я и говорю, — обиделся Коуэн, — в соборе Святого Петра, честно. Клянусь тебе.
— Волшебство в соборе Святого Петра — это обычная вещь, — медленно проговорил я, стараясь понять, хочет ли он меня подловить или нет. Так и не понял.
— Знаю, Ли. — Коуэн как заговорщик придвинулся ко мне ближе. — Но это происходит теперь в катакомбах под собором. Где эти древние саркофаги.
— И сильные колебания? — рассердился я. — На то, чтобы обыскать катакомбы, недели уйдут!
Недели, которых у меня нет! За это время Фелисити снова ускользнет.
— Знаю я, знаю! Но это был камень «Око Фафнира». Однозначно.
Что?! «Око Фафнира»! Легендарный янтарь из рукоятки меча Грама?!
— Здесь? В этом веке? — не поверил я.
Быть не может! Регалии Пана сейчас надежно хранятся на своих местах во дворце Оберона.
— Да нет, не в этом веке, а в двадцать первом! — поправил Коуэн, удивляясь моей глупости. — Или нет, стой, в двадцатом! Ведь твоя невеста родилась в двадцатом?
Разумеется, об этом в королевстве эльфов каждый ребенок знает.
Но «Око Фафнира»!
— Слушай, Коуэн, откуда мне знать, что ты не накурился в очередной раз этой дури и не пудришь мне мозги?
— Нет у меня никакой дури. Имон забрал у меня все две недели назад, — мрачно отвечал Коуэн, ругнув в сердцах моего кузена, — а сон я видел позавчера и сразу оповестил короля, дядю твоего.
— А почему мы встречаемся здесь? — неприветливо отозвался я.
Рим в восемнадцатом веке — самое захолустное место в Европе. И здесь летом такая жара!
— Конспирация, — подмигнул Коуэн, — в двадцать первом кто знает, что может случиться.
— Ты насмотрелся шпионских фильмов, Джеймс Бонд несчастный!
— Сам такой! Агент под прикрытием! Кто бы говорил! — прорычал Коуэн. — Да еще в нескольких веках сразу.
— В котором часу, думаешь, ты видел «Око Фафнира»? И опиши точно, где он находится, — прервал я его.
Час спустя, уже в двадцать первом веке, я был в соборе Святого Петра и пустился на поиски. Едва дойдя до катакомб, я уже знал: здесь работы минимум недели на две. За это время вся моя дружба с Фелисити, с таким трудом завоеванная, растает.
Придется начинать сначала.
Я поставила на полку еще один отполированный бокал. И со вздохом осмотрелась. Трое нетрезвых джентльменов за стойкой недолго мучили меня вопросами о Ричарде и переключились на новую тему: рождение наследника у принца Уильяма и его Кейт. Мать что-то колдовала над счетами и налогами в задней комнате — как всегда, когда я работала в баре. Неужели весь этот бумажный мусор отнимает так много времени и сил, что мне приходится трижды в неделю обслуживать трех алкоголиков, пока маман по шесть часов упирается за письменным столом?
— Да ты уже профессионал, — обрадовал меня Стенли.
Вот спасибо! Если бы мне еще платили за мой профессионализм, я бы давно разбогатела. Пока же я занималась благотворительностью. Мать мне ничего платить не могла. Она платила уборщице, чтобы самой хотя бы не мыть полы в пабе, но на меня уже доходов не хватает.
Воспоминания о волшебных событиях прошлой недели уже как-то поблекли. Я пребывала в прострации, не могла собраться, долго не несла заказанное пиво, так что даже Эда вывела из себя.
Иногда я думаю, что эти трое нетрезвых с их красными лоснящимися физиономиями отпугивают от нашего паба пристойную публику. Мы будем рады любому посетителю, знакомому и неизвестному, родному или чужому, кого бы сюда ни занесло. У Майка и Стенли в крови постоянный градус алкоголя, отчего они с любым неизменно разговорчивы. Я много раз объясняла матери, что гостям не нравится навязчивое внимание Майка и Стенли, это их отпугивает. Но мать не в состоянии была отказать этим трем постоянным клиентам. И я ее понимаю: эти трое были уже несколько лет не только единственным стабильным источником дохода нашего убогого заведения, но и единственными друзьями моей матери, не считая миссис Коллинз.