— Саксы, — пробормотал Ли, — это саксы. Они в стране франков.
Хетти побледнела и перекрестилась.
— Господи, спаси и сохрани! Король Пиппин должен немедленно узнать об этом. Он сумеет их усмирить.
Ли встал с лавки, я встала вслед за ним.
— Не волнуйся, Хетти, мы уже в пути. Спасибо за помощь, — успокоил Леандер повитуху.
Хетти пристально поглядела на него и вдруг схватила его за руку. И заметно вздрогнула. Ее тоже как будто легко ударило током.
Глаза у нее округлились, и она рассмеялась:
— Давно мечтала встретить одного из вас. Значит, эти истории — правда. Вы и вправду божественно красивы.
Фитцмор смущенно высвободил свою руку из ее хваткой грязной ладони, взял за руку меня (я тоже вздрогнула), и мы двинулись в путь.
Пока деревня не скрылась из виду, мы шагали с обычной человеческой скоростью, но как только селение исчезло за холмами, Ли подхватил меня на руки, как невесту, и мы снова понеслись со скоростью ветра. И только заметив своими зоркими эльфийскими глазами людей на обочине дороги, Ли замедлил ход и опустил меня на землю.
Еще час мы шли, как люди, и прибыли наконец в другое селение. На этот раз это был город, обнесенный высоким частоколом, вроде того, что в комиксах про Абеликса и Астерикса. У частокола лепились снаружи несколько хижин и сторожевых постов. За частоколом прятались грубо сколоченные дома, конюшни и лабазы. Слышалось мычание, блеяние, ржание.
— Если это король Пиппин, а в лесу безобразничают саксы, значит, мы в Германии, — объявил Леандер.
В Германии восьмого века.
Улица стала узенькой. Дома стояли тесно. Двери в домах и лабазах открыты, можно заглянуть внутрь. В окнах разложен товар. Мы шли дальше. Вот дома уже не деревянные, уже на каменном фундаменте и притерлись друг к другу вплотную. Улица пошла в гору, и это была явно главная улица города: от нее отходили узенькие переулки.
Ли остановился у одного из распахнутых окон и заговорил с женщиной за прилавком. Она с любопытством разглядывала нас. Сколько, интересно, ей лет? Тридцать? Сорок? Трудно понять под этим колпаком, без косметики. Брови у нее срослись на переносице. В доме позади нее заплакал ребенок, она извинилась и улыбнулась. Мы увидели то, что осталось от ее зубов. Ли бросил ей монетку, которую она ловко подхватила на лету, и взял с прилавка два морщинистых яблока. Одно протянул мне.
Как же, оказывается, есть-то хочется! Я впилась зубами в яблоко. В Лондоне такое яблоко не купили бы ни в одном супермаркете. Такой лежалый и сморщенный плод давно выбросили бы на помойку. Но мне он показался теперь таким вкусным! Таким сочным!
— Ну вот мы и в Аахене, — сообщил Ли, также откусывая кусок яблока.
— В каком Аахене? — испугалась я. — Неужели в немецком? Может, все-таки в том, что в Шропшире?
— Ни в коем случае не в Шропшире! — засмеялся Ли. — Мы в стране франков, если быть точным. Позднее это будет территория Германии.
Я едва не подавилась яблоком. Закашлялась. Ли похлопал меня по спине.
— Ну-ну, полно, Белоснежка. Мы все равно в восьмом веке, какая теперь разница — где именно?
А, ну да, тогда, конечно, уже совсем не важно! Возможно, Аахен в восьмом веке — более безопасное место, чем Англия того же времени. Может быть, сюда не добираются саксы и викинги. И для Фитцмора это все вообще очередное приключение. Он же агент, это его работа. А мне каково?
— Полагаю, тебе здесь не придется очаровывать женщин, как там, дома, — вслух произнесла я.
Тут уже он поперхнулся яблоком:
— Не понял?
— У тебя здесь будут проблемы, — продолжала я, — здесь женщины совсем не в твоем вкусе.
Я заметила, как его это задело, и быстро отвернулась, чтобы скрыть злорадство.
— Возьмем хотя бы ту красотку, что продала тебе яблоки, — не унималась я, — сколько ей лет? Тридцать пять? Сорок? Черт ее знает! Она на тебя точно сразу запала. А вот ты…
— Что я? — подхватил он.
— Я всегда вижу, когда тебя тянет к женщине. Так вот, к этой тебя не потянуло совсем.
— Я галантен и очарователен, — парировал Фитцмор.
— Ты со всеми такой. Даже когда человек тебе противен. Так сколько ей лет? Как моей матери?
— Ей двадцать лет.
Да ладно! Быть не может! Двадцать?
— Так выглядит женщина, которая родила троих детей и которой нечем почистить зубы, потому что волшебных зубных паст, как в нашей рекламе, еще не изобрели.
Трое детей! В двадцать лет! О господи!
Ли опять одержал верх. Пусть смеется!
— Не бойся, я постараюсь уладить наше дело скорее, чем тебе придется искать себе мужа среди местных, чтобы выжить.
— Иначе тебе придется пускать в ход не только твое очарование, но и твое идеальное тело, — подколола я.
Он широко ухмыльнулся, ничуть не обидевшись.
С ним совсем не интересно спорить! Он всегда выигрывает!
— Ты хоть отдаленно представляешь, где мы будем ночевать? И что мы вообще сейчас делаем? — Я почти не скрывала раздражения.
— Король Пиппин как раз в Аахене. Говорят, его двери открыты для всех, — отвечал Леандер.
— И что из этого следует? — Я доела яблоко вместе с огрызком.
— У него и переночуем, — предложил Ли.
У короля? Переночуем? Вот так запросто? Круто! Сомневаюсь, чтобы королева Елизавета, что Первая, что Вторая, пустила бы нас к себе ночевать.
Часа четыре спустя я сомневалась, так ли уж вообще велика честь ночевать у короля. По крайней мере, в этом столетии. Мы толкались в большом зале среди мужчин и женщин, давно не мывшихся, злых и голодных. Пот, навоз, чад! И все та же неизбывная вонь горелого мяса. Собаки шныряют между лавками и под столами, клянчат объедки и гадят прямо на солому, устилавшую пол.